Глава VI.

НАЦИОНАЛЬНЫЕ  ОСОБЕННОСТИ СТАНОВЛЕНИЯ БИОЭТИКИ В РОССИИ

     олютная непред

     Для того чтобы понять, объяснить и  предсказать особенности развития отечественной биоэтики, необходимо сделать краткий экскурс в: историю  самой России, историю российского  здравоохранения и показать особенности этического регулирования в данной стране как результат развития и народа, и созданных им социальных институтов, к которым относится и здравоохранение.

     Дело  в том, что формы моральной  регуляции, несмотря на содержащийся в них инвариант, который именно и позволяет представителям разных систем здравоохранения в мире понимать друг друга, имеют ярко выраженные национальные особенности. Иногда без знания национальной специфики просто невозможно объяснить, почему в той или иной стране не действуют принятые мировым сообществом протоколы, несмотря на то, что все с ними согласны. Историческая и этническая обусловленность социального заказа в здравоохранении не может игнорироваться и в условиях глобализации, поскольку индивидуальный компонент объекта медицинской заботы — человека — в большей степени оказывается связан с этногенетическими и историко-культурными факторами страны и, более того, конкретного региона, чем с общецивилизационными тенденциями. Без уникального генофонда, без уникальной экологической ниши нет и не может быть нации. Следовательно, сохранение ее человеческого потенциала необходимо связано с сохранением этих компонентов и оформляющих их культурно-исторических способов выживания. К сожалению, в этом аспекте особенности этногенеза России практически не рассматриваются. Начнем с краткой этнологической справки.

     Русские (самоназвание) относятся к большой  европеидной расе, причем, в этносе присутствуют черты и атланто-балтийской расы, и восточно-европейского типа средневековой расы, и восточнобалтийского типа беломорбалтийской расы, а на юге — монголоидного и средиземноморского элементов. Русские говорят на языке восточнославянской группы индоевропейской семьи.  Возникнув благодаря этнической дифференциации славянских племен и сопровождающей ее этнической ассимиляции сначала финноугорских, затем монгольских и других элементов, русский этнос к IX в. представлял собой народность с общевосточнославянским самосознанием (Киевская Русь). С IX по начало XII вв. шел процесс этнической парциации, выделились украинский и белорусский этносы, не отождествляющие себя с родным этносом. В XIII–XV вв. в условиях освободительной борьбы против ордынского ига проходила этническая и этноконфессиональная консолидация княжеств Северно-Восточной Руси, образовавших в XIV–XV вв. Московскую Русь. С этого же времени шел процесс межэтнической интеграции украинского, белорусского и русского народов (без слияния). Восточные славяне продолжали развиваться в условиях интенсивных межэтнических контактов, но уже как три самостоятельных народа. С XVII в. начинается заселение «дикого поля», миграция в Сибирь, на Северный Кавказ, на Алтай, в Среднюю Азию. В результате этого образовывались новые субэтносы. Как отмечает Ключевский, «колонизация русскими пространств становится отличительной чертой России в XVI–XVII вв.». В результате постепенно сформировалась обширная этническая территория России, окруженная зоной постоянных этнических контактов с народами, весьма различными по происхождению, культурным традициям и языку. Русские группы в процессе миграции оказывались в разнообразных естественно-исторических условиях, к которым они вынуждены были адаптироваться. Обилие межэтнических контактов привело к тому, что русские отличаются большим диапазоном диалектов, культурных форм и активностью межэтнических связей, «наложенных» на общеславянскую основу. Длительное существование общины также придало специфические черты данному этносу (Петрова И. А., 2000).

     Одной из особенностей традиции русского социального  устройства было длительное существование общины, возникшей на основе совместного землепользования и коллективной трудовой взаимопомощи. Община регулировала различные формы общественного поведения, несла фискальную ответственность.

     Именно  традиции общины обусловили впоследствии рождение, становление и расцвет земской медицины — этого уникального явления мировой медицинской культуры.

     Россия  — самая безгосударственная, самая  анархическая страна в мире, анархизм — явление русского духа. Действительно, только в русском языке соседствуют столь противоположные по значению понятия как «свобода» и «воля». Свобода в нашем понимании — понятие европейское, ограниченное некими правовыми рамками (свобода слова, свобода как плюрализм мнений, свобода как соблюдение прав человека), между тем воля предполагает стихию, неупорядоченный взрыв «самореализации». «Вольными людьми» по своему индивидуальному выбору были странники, калики перехожие. При этом интересно, что если средневековые католики считали некоторые формы акцентуации сатанинскими проявлениями и сжигали «ведьм» на кострах, в России откровенную психопатологию («юродивые») почитали и оберегали как проявление божественного откровения. Не только одна социальная неустроенность приводила большинство этих людей к бездомности, но и психологическая готовность к отказу от нормативного устроения жизни.

     Однако  Россия — и самая государственная, и самая бюрократическая страна в мире, утверждает Н. Бердяев, ибо  все в России превращается в орудие политики, а самый безгосударственный анархический народ покорен бюрократии и «как будто даже не хочет свободной жизни». Действительно, чиновники (а в советские времена — номенклатура) уже с петровских времен стали хребтом государственного обустройства России. И даже сегодня, как и в гоголевские времена, разве не трепещет «коллежский асессор» перед современным «тайным советником»?

     Именно  здесь можно найти причины  того противоречивого отношения  к системе здравоохранения, которое  существует в массовом сознании россиян. В 1996 г. Волгоградский областной социологический центр «Общественное мнение», изучая отношение жителей области к реформам в здравоохранении, при опросе получил 72% положительных ответов на вопрос «Нужно ли сохранять отделы здравоохранения как единственную управленческую структуру в системе охраны здоровья населения?», и почти столько же (68%) ответов «Плохо» на вопрос «Как Вы оцениваете роль чиновников (администраторов) в системе здравоохранения?». Контрольные вопросы показали, что респонденты были искренни и в первом, и во втором случае.

     Россия, по Бердяеву, самая небуржуазная страна в мире, земля странников, искания Божьей правды. Странник — самый вольный человек на земле, свободный от быта, семьи и обязанностей перед обществом. В душе народной, полагает философ, — «некое бесконечное искание невидимого града Китежа, абсолютной божественной правды и спасения для всего мира». В каком-то смысле «невидимы град Китеж» — это и большевистское понимание коммунизма, где «каждому — по потребности», а мировая революция — чем не идеологизированный вариант того же спасения для всего мира? Большевистская интерпретация марксизма на русской почве, возможно, именно поэтому и оказалась столь прочной и длительной, что в массовом сознании, прежде всего русских, существовала психологическая готовность к восприятию именно этой идеологии.

     Загадку русской души Н. Бердяев находит  в противоречивости «антиномичности» русского бытия. Бердяевские антиномии при всей их образности и завораживающей убедительности все же воспринимаются скорее как поэтическая метафора, попытка концептуально закрепить действительные и мнимые противоречия русской натуры. Однако именно этой мифологизированной противоречивостью традиционно объясняется абссказуемость коллективного поведения русских особенно в кризисные, переломные моменты истории (Бердяев И. А., 1989).

     Не  меньшее значение традиционно имеет  и географическое расположение — на стыке Европы и Азии. Философская концепция евразийства, которой отдал дань и А. Блок («да, скифы мы, да, азиаты мы, с раскосыми и жадными очами») основана на двойственности природы народа и государства в равной степени и европейского, и азиатского. Так, Л. Гумилев в книге «Мир России — Евразия», говоря о Евразии, имеет в виду не только континент, но и суперэтнос с тем же названием. По его концепции Россия стала наследницей Тюркского каганата и Монгольского улуса и ей традиционно противостояли: на Западе — Европа, на Дальнем Востоке — Китай, на юге — исламский мир (Гумилев Л. Н., 1994, 1997).

     Не  потому ли в современном процессе взаимопроникновения медицинских культур Запада и Востока, Севера и Юга, Россия оказалась полем неуправляемой экспансии нетрадиционной медицины. Именно здесь одинаково востребованными оказались и самые современные методы лечения, и модификации медицины восточной, и полумистические, а то и просто шарлатанские манипуляции из маргинальных областей парамедицины самых разных культур.

     Характерной чертой национальной психологии является полемичность русской мысли —  противопоставление, а не сравнение  в духе классической логики. Также  еще одно свойство русской натуры — осваивать и переиначивать на свой лад. Вспомним блоковское: «Мы любим все — и жар холодных чисел, и дар божественных видений, нам внятно все — и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений...» Своего рода нравственным радикализмом можно назвать и традиционное на Руси правдоискательство. Даниил Заточник, Иван Карамазов, протопоп Аввакум и многие другие реальные люди и вымышленные герои в разные эпохи и в разной социальной сфере строили свою жизнь согласно внутреннему нравственному императиву.

     Нравственность  — важнейшая социально-психологическая  категория национального самосознания, не удивительно, что этический аспект сильнее онтологического и в  работах русских философов «серебряного века». Не удивительно и то, что нравственный критерий всегда, со времен св. Козьмы и Домиана, являлся основанием оценок любой медицинской деятельности на Руси. Однако взаимопроникновение культур сказалось и здесь.

     Различное понимание нравственности лежит  в основе православного сознания, с одной стороны, и западного — протестанского, с другой. Европеец формируется на ценностях протестанской этики с ее приоритетом личности и индивидуальной самореализации и совершенствования, между тем как православные добродетели — прежде всего коллективизм, скромность, трудолюбие («не для себя, для мира»). При всей борьбе с православием большевики, кстати, весьма грамотно использовали эти традиционные ориентации, просто направляя их в иное, идеологическое русло. Это во многом объясняет тот факт, что патерналистская модель взаимоотношений врача и пациента стала доминантой и медицинского образования, и организации здравоохранительной системы в России.

     Однако  в России, как нигде в Европе (поистине в духе бердяевских «антиномий»), церковь в то же время стала орудием государственной политики, «ветвью» самой государственности, формируя с ней некий симбиоз, отразившийся в официальной формуле «православие, самодержавие, народность». Священный Синод, учрежденный Петром I и встроенный в политическую структуру Российской империи, к тому же возглавляемый светским лицом — представителем государства, закрепил это место церкви в российской жизни, превратив священника в своего рода «чиновника от религии», обеспечивающего преемственность государственной идеологии.

     Вот и в развитии медицины и здравоохранения «первопроходцами» стали в России служители церкви. С принятием в России в X в. христианства появляется монастырская медицина. Лечением как ремеслом занимались монахи-лечцы. Основана была монастырская медицина на применении культовых средств (молитвы, психотерапия, поклоны) в сочетании с народной медициной (травы, мази, парная баня...). Кроме того, монахи знали греческий и латинский язык — официальный язык всех ученых Европы в средние века, поэтому им была доступна вся имеющаяся тогда медицинская литература. Монастырская медицина пользовалась лучшими творениями античной науки.

     Целиком на монастырях лежала в XI–XIII вв. и социальная функция призрения нетрудоспособных, как дело «благотворения и христианския любви». Устав и великие князья предписывали монастырям заниматься богоугодными делами, в том числе предоставлять больным — лечение (бесплатное), нетрудоспособным — приют. На богоугодные дела монастыри отдавали одну десятую часть своих доходов.

     Отметим сразу, что уже на стадии монастырской медицины, которую можно смело определить как первую форму институализации медицины в России, все соответствующие мероприятие не проводились без своеобразной «идеологической поддержки», которая целиком была сформулирована в виде нравственных постулатов православия. Любовь к ближнему здесь — краеугольный камень всей медицины. Это одновременно и нравственный принцип, и принцип организационный.

     Некоторые монастырские больницы были очагами  медицинского просвещения: в них обучались медицине, собирались греческие и византийские рукописи. Во время эпидемий и военных действий они развертывали временные больницы и госпитали. Постоянно действующих больниц было мало, и они почти не уцелели. Как известно, от монастырских больничных палат берет свое начало история московских больниц.

     Но  если в монастырской медицине связь  нравственности и врачевания осуществлялась через религию, то начиная с эпохи  Петра I она уже отчетливо просматривается в профессиональной и социальной позиции персоналий — российских врачей и ученых-медиков. Особенно актуализируется эта проблематика при создании госпитальных школ с практическим обучением у постели больного. Либерально-демократические установки в отечественной медицине с этой поры начали просматриваться также отчетливо.

     Демократизм русских медиков определялся не только самим происхождением из слоев, близких к народной массе, но прежде всего направлением деятельности, целиком посвященной служению народу. «Сочинил для пользы общенародной» — эти слова, стоявшие на заглавном листе одного из произведений русского врача Д. С. Самойловича, являлись не случайной формулировкой, а действительно отвечали содержанию и направлению работы многих русских врачей.

     Но  исконная противоречивость русского духа, о которой мы говорили выше, не сделала  этот либеральный демократизм установкой на более тесные контакты с просвещенной Западной Европой. Наоборот, в XVIII в. началась непримиримая борьба русских врачей с иноземцами-бюрократами, хозяйничавшими в Медицинской коллегии и других правительственных учреждениях. Борьба велась за права русских ученых и рядовых врачей, за преодоление монополии иноземцев в органах управления и учебных заведениях, за допущение уроженцев России к профессуре, за преподавание на русском языке, узаконение возможности получения ученой степени в России без обязательной поездки для этого за границу.